Сага о Кае Безумце [СИ] - Наталья Викторовна Бутырская

ульвер, а полевая мышь. Зря мы его забрали из города. Лучше бы он все же порубил кого, чтоб залечить раны. Или то не в шкурных ранах дело?

— Хвит! Расскажи что-нибудь.

Белоголовый скальд скривил рожу. После пира у ярла Сигарра он ни разу не пересказывал истории о богах, всё шевелил губами да склеивал песни. Обиделся, что сказ рыжего пришелся больше по нраву.

— Снежный, не томи! А то другого скальда сыщем! — подхватили ребята.

— Напугали хуорку дождичком, — буркнул Хвит. — Будто к вам какой-то еще дурак пойдет.

Я взял секиру и примерил лезвие на глаз. Эйрик бы голову снес за такое обращение с его драгоценным оружием. То ли великанья кожа виновата в выщербинах, то ли кости Торкеля. Вздохнув, я взялся за точило.

— Вот вы говорите «дыхание Хьйолькега, дыхание Хьйолькега». А вы знаете, что Хьйолкег — это ни много ни мало, а целый папаша Фольси?

Отец редко пересказывал про богов, на то жрецы есть. Но жрецами обзавелся только один бог — Мамир, прочим же восхваления не требовались. Тому же Фомриру больше по душе сражения да бои, чем песнопения да воскуривания трав. А мамировы жрецы говорят чаще всего о своем боге: какой он мудрый, как он людей создал, как уболтал наделить их благодатью, как пожертвовал своими пальцами. Видать, Мамир — самый скучный и занудный бог из всех. И больше всех переживал, что его позабудут.

Так что каждый раз, когда Хвит брался потешить хирдманов историями, я старался не пропустить ни словечка. Скальд знал сотни сказов, и редко они были про Мамира.

— Да разве Хьйолкег может быть отцом Фольси? — возразил Тулле. — Фольси ж бог-пахарь. Где он, а где морская тварь?

— Пахарь-то он пахарь. Да только Фольси — весенний бог. А весенние боги что?

— Что? — не выдержал я, когда Хвит замолчал.

— Весенние боги вышли из моря. И Фольси был первым из них. А откуда в море взяться богам? Только от тварей. Но не каждая ж тварь может народить бога! Вот ты представь! Может ли та хреновина, которую мы на Рыбака выудили, стать папашей Фольси или Орсы?

Я рассмеялся. Хотя тогда я и перетрухал изрядно, но, по правде, для Фомрира та тварь — что вошь. Убить легко, вылавливать замучаешься.

— А кто из морских тварей сильнее Хьйолкега, раз его сам Скирир не смог забороть?

— Да быть такого не может, чтобы Скирир не смог кого-то убить!

— Ты, Снежный, толком расскажи, — посоветовал Альрик.

Хвит усмехнулся. После такого начала уже никто не посмеет отвлечься от его истории. Хитрый скальд, он все же научился чему-то во время того пира.

— Когда мир ещё был молод, и Мамир ещё не выпек в своём горшке первых людей, на дальнем севере Скирир и Нарл сражались с ужасной морской тварью Хьйолкегом. Долго они бились с чудовищем, отрубали ему щупальца без счета, вырывали жабры, разрубали сердца и пронзали ледяными стрелами глаза. Даже размозжённый молотом Скирира и пробитый гарпуном Нарла сквозь мозг и сердца Хьйолькег не умирал.

Мне представился огромный многоголовый и многоногий осьминог, чьи бесконечные щупальца опутывали весь мир.

— Долго сражались Скирир с Нарлом против злого отца Фольси, но не могли его победить. Впрочем, и зимние боги были ему не по силам.

Надо будет спросить у Хвита, почему зимние боги дерутся только с морскими тварями, а весенние — с наземными. И только Фомриру без разницы, с кем помериться силой. Хотя чего ж это я? Понятно ж, почему. Хоть твари — это твари, но все ж не могут боги поднять руку на своих прародителей и родственников. Потому вышедшие из моря наводят порядок на суше, а пришедшие с гор охотно вступают в бой в китовых чертогах.

— Однажды с ними напросился в битву Свальди с медною флейтой. Не хотели зимние боги брать с собой юного музыканта, но всё же поддались на его уговоры. Долго длилась великая битва! Завидев весеннего бога, Хьйолькег разъярился пуще прежнего. Еще сильнее нападал он, плеская ядом, грозя клыками и когтями. Тогда Скирир уронил на Хьйолькега гору и вместе с Нарлом заморозил море на дни пути вокруг. И ступил на лёд Свальди. Нежная колыбельная полилась с его флейты, усыпляя прародителя весенних богов. И как бы ни был могуч додревний морской конунг, не устоял он пред мелодией своего внука и уснул беспокойным чутким сном. Растопил Свальди дуновением флейты кусок льда над тремя из девятнадцати ноздрей великого Хьйолькега. И дыхание его столь могуче, что движет доселе весь воздух мира, поднимая ветер во всех направлениях.

Я и думать забыл про секиру на коленях. Смотри ж ты! И ведь все по закону! Хоть и победил Свальди своего деда, но руки на него не поднял. Колыбельную спеть — не мечом порубить.

— А чего Скирир с Нарлом не добили Хьйолкега, пока он спит? — встрял Видарссон.

Вот уж кто знал о богах поменьше моего!

— Пожалели боги тебя, убогого. Чтоб не стер ты руки по самые плечи! — расхохотался Альрик. — Убей они тварь, так и ветров бы не было. Как тогда под парусом ходить?

* * *

Боги подслушали слова Видарссона и решили поучить неразумного не речами, но делами. К пристани Кривого Рога мы подошли лишь на закате. На веслах. С самого утра и до появления месяца — факела Корлеха не было ни дуновения, словно кто-то залепил воском все три ноздри морской твари.

Видарссон старался грести наравне со всеми. Но что его единственная руна могла противопоставить нашим четырем? Так что с полудня он лежал на палубе, обессиленный, и слушал наши злоязычные шутки. И с каждым часом они все больше походили на проклятия.

— Мало отец драл его в детстве. Не научил язык придерживать.

— Альрик, а может, заклеивать рот новичкам? Хотя бы на год-другой. Пока думать не начнут.

— Нарл зря что ли парус из крыла Тоурга клепал? Потому и не прибил Хьйолкега.

— Ох, приберет он тебя в свою ватагу. Ему вечно гребцов не хватает.

— Есть и похуже участь, — заметил я. — Вернем Видарссона папаше, тогда и весло на нарловом корабле конунговым троном покажется.

— И то дело. А там не Видарссон по берегу бегает?

На пристани нас поджидал целый хирд воинов во главе с заплечным местного ярла. А за его спиной и впрямь виднелась могутная косматая фигура старшего из рода Видара.

К тому часу, когда мы причалили, Видарссон уже извел ярлова человека своими жалобами.

— Вон тот мелкий и приходил. Ножом тыкал, убить хотел. Говорит,